В настоящее время очень актуально изучение исторических фактов через судьбы людские, посколько каждая судьба человеческая связана с историей страны, с историей народа. Анастасия Степановна Суханова — блокадница Ленинграда. Жила она в совхозе «Ударник» на отделении №1 вместе со своей семьей. Затем дети выросли и разъехались, муж умер. Ее забрала к себе дочь Нина. Я решила разыскать Анастасию Степановну. Узнала, что дочь живет в Красном Сулине. Через односельчан узнала ее адрес.
Долго не решалась. Все готовилась к встрече. Ведь нам, нынешнему поколению, очень сложно воспринимать те события 20 века, которые пережило наше старшее поколение. Вначале я встретилась с ее дочерью, поинтересовалась здоровьем матери. На что Нина Дмитриевна ответила, что мама чувствует себя хорошо. Все помнит, несмотря на свои 93 года.
Когда я вошла в комнату, передо мной сидела женщина удивительной красоты. Глаза ее излучали то внутреннее тепло, которое присуще истинно русской натуре. Лицо не по годам моложавое и румяное. Она улыбалась, шутила, и только седые волосы да палочка-помощница выдавали ее истинный возраст. Когда она узнала о цели моего прихода, сразу застеснялась и сказала, что не надо ничего писать, потому что ничего героического она не совершила.
Я поняла, что человек она очень скромный и никогда не рассказывала о себе, разве что своим детям. Свое героическое прошлое она не выставляет напоказ, а считает, что просто выполняла свой долг перед Родиной.
Анастасия Степановна Суханова родилась в деревне Перхово Псковской области. В семье были отец, мать, пять сестер и брат. Отец работал в колхозе, а мама дома управлялась с детьми и по хозяйству. Настя окончила 4 класса. Когда ей исполнилось 16 лет, получила паспорт. В колхозе жить не хотела и поэтому решила поехать в Ленинград к родной тете Марии Ивановне Ивановой, которая работала на фабрике. Тетя приютила Настю, но прописать не могла, потому что у нее была одна комната и был прописан племянник. Без прописки на работу не принимали. Она вынуждена была пойти нянькой в семью. Хозяин служил в авиации, хозяйка нигде не работала. Они прописали у себя Настю. Она нянчила их сына. Жила у них, они кормили ее и ежемесячно платили 35 рублей.
Настя прожила у них три года. Началась война. Хозяин ушел на фронт, а хозяйка сказала, что нянька им больше не нужна. К этому времени немец подошел к Ленинграду и взял его в кольцо.
Здесь моя собеседница замолчала. И, как бы вглядываясь в то страшное прошлое, часто и тяжело вздыхала. Я предложила ей передохнуть или вообще отложить наш разговор. Но она собралась с силами и начала страшный рассказ о своей жизни:
«Город бомбили без конца. Люди только начнут выходить из бомбоубежища, и опять бомбежка, бегут обратно… Начался в Ленинграде страшный голод. Уйдя от хозяев, я пошла в дом, где были беженцы. Нас послали на работу. За Нарвскими воротами, за Кировским заводом мы грузили уголь на платформы. А уголь привозили пароходами. Затем этот уголь отправляли в горячие точки.
Работали мы на линии фронта. Немцы бомбили без конца. Было очень тяжело. Когда начинали бомбить, солдаты пускали нас в землянки. Там были очень мощные укрепления. От голода не было сил ходить. Хлеба давали на сутки по 250 граммов. Больше никакой пищи не было. Сил не было работать.
В столовую придешь, а там написано в меню — фруктовый сок. А на самом деле свекольный отвар, только и того, что горячий. Ели лебеду. Нарвешь, положишь в кипяток, затем отожмешь, посолишь, сделаешь лепешку, высушишь, потом ешь.
Людские трупы лежали везде, где человека застала смерть. А проходившие мимо люди говорили: «Вот и отмучился». За кипятком была страшная очередь. Началась цинга, зубы выпадали».
Здесь Степановна замолкает… Пытается собраться с силами. Затем снова продолжает: «Как тяжело-то было. Как тяжело.
Иду я как-то утром за пайком хлеба, а на снегу сидят две женщины и пытаются друг у друга хлеб отобрать. Хлеб раскрошился. И они, как птички, собирают эти крошки. У них не было сил подняться. Они попросили меня поднять их, но у меня тоже не было сил. Подошла еще одна женщина. Мы вдвоем подняли их. Одна по-над стеночкой пошла, а другая стояла у стены. Когда я возвращалась обратно, она сидела возле стены, и снег уже не таял на ее лице. Она была мертва…
В 1942 году 24 июня нас эвакуировали на пароходе через Ладожское озеро. Привезли в какой-то город, пересадили в вагоны и повезли на Урал в Свердловск. Поселили меня в общежитие, месяц нас кормили и не посылали на работу, так как мы не могли работать из-за страшного истощения.
Затем нас повезли на работу на завод «Вторчермет». Там я разгружала вагоны и резала металл автогеном. Разгружали мы битые танки, орудия. Однажды в металлоломе оказался снаряд. Он взорвался и ранил меня, Пикалову Валю и Бакланову Марию. Это было 13 августа 1942 года, а выписали из больницы в мае 1943 года. Когда я получила ранение, меня отправили в научно-исследовательский институт травматологии и ортопедии. Лечащим врачом была Нина Сергеевна. Еще был врач еврей Мансимонович. Он сказал, что ногу немедленно надо ампутировать, потому что большое загноение. Но я не согласилась. Все время плакала. Не могла понять, почему я, выжившая в блокаду, сейчас должна остаться без ноги».
Сколько же еще мук отпущено судьбой этой девушке? Но судьба была благосклонна к ней. Она услышала ее страдания и послала спасителя. Наверное, это было ее третье рождение. Профессор Василий Дмитриевич Чаклин решил сделать Насте операцию.
Сначала он оперировал летчика, у которого было 11 пуль в ногах, затем полковнику ампутировали ногу, и после небольшой передышки взял на операцию Настю.
После операции нога пошла на поправку. Так благодаря профессору Чаклину Настя осталась с ногами. Она бесконечно благодарна ему. Писала о нем заметки в газеты, благодарила лично.
Пролежала она в институте 10 месяцев. Больше года ходила на костылях. Затем бросила один костыль, а потом и второй. Ходила, немножко прихрамывая, но без палочки. Это сейчас, в свои 93 года, она взяла в руки свою палочку-помощницу.
Дали Насте 2 группу инвалидности. Платили пенсию, на эти деньги жила. Затем устроилась на коммутатор телефонисткой. Жила в общежитии. С продуктами было хорошо, но хлеб был по карточкам.
Закончилась война. В 1946 году Настя встретила человека, который работал на заводе мастером цеха резки. Это был Дмитрий Суханов, уроженец Красного Сулина.
Они поженились, дали им комнату. Но Дмитрий все время хотел уехать на родину. Вернувшись в наш город, оба работали на Сулинском металлургическом заводе в прокатном цехе. Жили у свекрови на Юркином Куту, ул. Пионерская, 18.
А в 1956 году переехали в совхоз «Ударник» на ферму №1, там дали им квартиру. Дмитрий работал скотником, а Анастасия в детском саду. У них родились двое детей. Дети выросли, разъехались. Жили они вдвоем. А когда муж умер, дочь Нина забрала Степановну к себе в Красный Сулин.
На мой вопрос о пенсии и наградах она рассказала: «Пенсия была маленькая. Когда В.В. Путин стал президентом, добавили 1 тыс. рублей как блокаднице, а после 80 лет — еще одну тысячу. Когда прорвали блокадное кольцо, было постановление правительства переписать всех жителей блокадного Ленинграда. Всем этим людям вручили знак «Житель блокадного Ленинграда», в том числе и мне».
Я взяла этот знак в руки и задумалась. Лежит он в коробочке в скорбном молчании, и не всякий может догадаться, какую страшную историю хранит этот знак.
Степановна снова замолкает. Уж очень нелегко дается ей этот рассказ. В одночасье вся ее жизнь опять прошла перед глазами. Затем добавляет: «Тетя моя пережила блокаду и осталась жива. Мы с мужем ездили ко мне на родину. Отец погиб на фронте. А когда жгли нашу деревню, все жители бежали в лес к партизанам. Партизаны уступили им свои землянки. Мама простудилась в лесу и умерла»…
Больше ничего она не смогла добавить…
Пока Степановна вела свой непростой рассказ, маленький правнук Дима беззаботно играл со своими игрушками, уплетал за обе щеки банан. Иногда подходил к нам, улыбался и посылал нам воздушные поцелуи.
Анастасия Степановна умерла в 94 года по паспорту, а по-настоящему в 97 лет.
З. Рудь, педагог ГЦВР «Досуг».
