14 февраля — 80 лет со дня освобождения города и района от немецко-фашистских захватчиков
Александру Петровичу Гизатулину в годы оккупации было всего 6 лет. Жили они тогда на улице 1-й Загофманской в пос. Татарском. И въезд немцев в город он наблюдал с мальчишками с пригорка. Ехали машины, мотоциклисты, кто-то шел строем, кто-то ехал на подводах…
У многих жителей гуси, утки, куры были на выпасе на улицах. И ребята могли видеть, как с гоготом фашисты подхватывали эту живность по дороге, сворачивали ей шею и бросали на подводы…
Он прекрасно помнит, как у их дома была заправочная станция. Немцы заправляли машины бензином, а затем шли на походную кухню, от которой запахи расходились очень далеко.
— Мы, голодные, только могли смотреть на это. А так хотелось есть! — говорит Александр Петрович.
Немцы заселили практически все дворы. Саша с семьей жили в доме, хозяин которого ушел на фронт вместе с его отцом. Прекрасно помнит он, как к дому подошел холеный немец с денщиком, пинком ноги открыл входную дверь, осмотрелся… Увидел на внутренних стенах изморозь (топить было нечем) и произнес: «Нихт гут!» (плохо). Ушел жить в другую половину дома, где хозяевами была пожилая семейная пара. И где было тепло. А на той половине, где жила семья Гизатулиных, тепловатой была только одна комната, причем отапливалась она чем придется.
К ним приходил денщик того самого холеного фашиста, приносил семейный альбом, показывал фотографии. И говорил: «Нихт гут — война, я — арбайте» (рабочий). Пусть дерутся между собой Сталин и Гитлер». Конечно, он говорил по-немецки, добавляя какие-то уже выученные русские слова, но смысл был понятен.
Ярко стоит перед глазами Александра Петровича такой случай. Подъехала машина, из нее вышел немец и достал батон. Стал намазывать его джемом и демонстративно есть на глазах у ребенка. Потом достал коробку с шоколадом. Съел содержимое коробки, а ее бросил под ноги Саше.
— Я был очень голоден. И эта коробка, брошенная мне под ноги, вызвала такое возмущение, что я просто растоптал ее ногой, — рассказывает Александр Петрович. — Понял, что сейчас последует наказание — и бросился бежать. Только и услышал вслед: «Хальт!» (стой!).
Еще картинка из памяти А.П. Гизатулина: «Идет старый немец с палкой, бьет ею в наш почтовый ящик и кричит: «Курка, яйка давай!».
Наблюдал он и такую сцену, когда немцы, отступая, шли и ехали по улице. Фрицев, удирающих в корытах, Александр Петрович тоже наблюдал. Только в этом случае корыто с находившимся в нем немцем было привязано к танку.
Помнит он и перестрелку, когда на одном пригорке наши, на другом — отступающие немцы. А память все подсказывает и подсказывает Александру Петровичу случаи. Этот — со счастливым концом.
Саша увидел четыре подводы, на них люди. Он, маленький несмышленыш, решил догнать их и подсесть на подводу. И тут — истошный крик соседки бабы Поли: «Сашка, стой!». Оказывается, это везли евреев на расстрел. Мгновение отделило его от страшной участи…
А потом Саша спас ее сына. Они жили через дорогу от них. Мальчишки часто ходили на речку, ныряли. А баба Поля ходила на речку с ведрами для полива огорода. У нее был маленький сын лет двух-трех. Мостки на речке мокрые. Малыш поскользнулся на них и — сразу ко дну. Счастье, что был он в рубашонке.
Саша не растерялся, нырнул, схватил за эту рубашку и — вверх, к свету. Что пережила бедная женщина в это мгновение — отдельный разговор. А добро помнится. В те голодные годы получал от нее Саша то груши, то яблоки…
Помнит он и тот день, когда советские войска входили в город… И какая была огромная радость со слезами на глазах, он запомнил на всю жизнь…
